Я была первой - Страница 26

«И в это мгновение я почувствовала, что старею, – призналась мне бабушка. – Он ушел, и мне уже не о чем было мечтать».

Она прожила остаток своих дней с тем же привычно-смиренным выражением лица, как подобает женщине из хорошей семьи, воспринимавшей свою семейную жизнь путешествием в шаткой бричке и ждавшей своего избавления в лице скромного пенсионера.

Под конец она никого не узнавала, все говорила о маленьком домике с крылечком, о розовых кустах в саду, о хозяине дома, каждый год посылавшем ей по открытке. К ней один за другим приходили все пятеро детей, теребили одеяло, пытались привлечь внимание, звали «мама, мама…» Они давно уже выросли, стали взрослыми, обзавелись машинами, чековыми книжками, хорошей или не очень работой, счастливой или не очень семьей, но им по-прежнему хотелось, чтобы она была их заботливой мамой, они не готовы были ее отпустить. Но бабушка устала, и им пришлось ее простить. Она до последнего часа оставалась вежливой, мягкой, воспитанной и совершенно отсутствующей. Она так и не смогла принять этого мужа, этих детей и эту странную, навязанную ей жизнь.

Рядом со своим здоровенным нормандцем я впервые ощутила себя женщиной. С ним я пристрастилась к плотским утехам, хотя его заслуги в том почти не было.

Поначалу он солировал, был внимательным, прилежным и пребывал в твердой уверенности, что лучшего любовника в этом мире не существует, и всякая женщина, побывавшая в его постели, просто обязана испытать райское блаженство, но я открыла для себя наслаждение не благодаря его опытности, поскольку действовал он совершенно механически, а благодаря его физической мощи, позволявшей проделывать со мной чисто акробатические трюки, в результате чего я научилась с легкостью достигать того состояния, которое принято называть противным словом «оргазм».

Я была обязана этим чудесным открытием (которое заставляет умирать от нетерпения тех, кто с ним знаком, и возвращает к жизни тех, кто по легкомыслию обошел его стороной), не нежности, не щедрости, не искушенности своего любовника, но исключительно его широким плечам, мускулистым рукам, поставленному дыханию и физической выносливости, а также собственной крайней наблюдательности, позволившей испробовать все возможности своего тела, исследовать все его скрытые таланты, изгибаться по всем направлениям, управлять им и плавно вести себя к высшей точке. Мой друг мнил себя виновником моей радости и незаслуженно почивал на лаврах.

Наслаждение, которое я с ним испытывала, его сила и моя слабость еще больше утверждали его в собственной мужественности и льстили и без того нескромному самолюбию. Он гордо выпячивал грудь, подкручивал воображаемые усы и похлопывал меня по черепу как верного пса, исходящего слюной при виде супа, приготовленного любимым хозяином. Он ничего не знал о моих секретных упражнениях и был весьма раздосадован, когда предложил мне руку и сердце, ощущая себя Цезарем, снизошедшим до простой галльской крестьянки, но вместо ожидаемых восторгов услышал отказ. Я вежливо откланялась и отправилась набираться опыта с другими мужчинами.

Заполучив чудесный рецепт блаженства, я не намерена была ограничиваться мужской особью в единственном экземпляре. Я была на верном пути, где меня ожидали бесчисленные удовольствия, которые можно разделить с другими самцами, более страстными, менее спесивыми, готовым предложить мне нечто поинтереснее роли образцовой супруги, чей удел – плодить детей, вести дом и начищать мужу ботинки, если тому предстоит ужин с шефом.

– Она ничего, твоя подружка, все при ней, – говорит один из его корешей, воспользовавшись небольшой передышкой и бросив на меня рассеянный взгляд поверх карточного стола. Они сидят за покером, сутулятся, теребят в руках пивные бутылки.

Я лежу на диване, задрав ноги, я читала, что эта поза стимулирует кровообращение и улучшает форму ног. Таким советом пренебречь невозможно: ноги – моя главная гордость. Я пытаюсь уснуть, невзирая на плавающие по комнате клубы табачного дыма и постоянные оклики типа «киска, не принесешь нам еще пива?» Я пребываю в полудреме, поерзываю, переворачиваюсь с боку на бок. Я и слышу, и не слышу о чем они говорят. Я думаю о завтрашнем и обо всех последующих днях, которые с таким мужчиной будут до безобразия одинаковы. Изобретать, желать, пробовать, больше, сильнее – эти слова ему неведомы. Возможно, он намеренно исключил их из своего лексикона. Он не любит усложнять. Мои глаза слипаются.

– У нее красивые ножки… Я – пас.

– Даже не столько ножки, сколько бедра, – изрекает мой возлюбленный, глядя в свои карты. – Показывай…

Он открывает карты, а я невольно пытаюсь взглянуть на свои ноги его глазами. Я мысленно делю их пополам: бедра и собственно ноги. Пытаюсь представить их отдельно. Значит, он видит меня безногой. Я не знаю что и думать. Я приклеиваю ноги обратно и обещаю себе разобраться в этом позже. Странная все-таки мысль – разрезать меня на части…

Рядом с ним я открыла безграничные возможности своего тела. Мои успехи в изучении безграничных возможностей души оказались куда скромнее. Я не знала кто я такая и втайне страдала. На самом деле, я безотчетно ненавидела эту девчонку, неспособную смело выразить свое мнение, изменить манеру разговора, поведение, характер. Меня кидало из крайности в крайность: сегодня я была прелестным крошечным игрунчиком, а завтра – воинственной амазонкой, сегодня – покинутой маленькой девочкой, а завтра – спящей красавицей, за которой на горячем коне прискачет дипломированный волшебный принц.