Нет, ее истории мне не надоели. Они раздражали меня или приводили в умиление. Я начинал ее ненавидеть и при этом желал ее защитить. Иногда мне хотелось сказать ей: «Хватит, перестань», но ничего не мог с собой поделать: я обязан был узнать о ней все, добиться, чтобы она раскрыла все карты.
Я хотел с чистого листа начать вместе с ней нашу историю, непохожую на другие. Я знал, что она не робкого десятка. Она сама разыскала меня после нашей первой встречи, причем сделала это очень смело и, вместе с тем, умело, я бы даже сказал, со знанием дела. Она позвонила узнать название книги, о которой я говорил за столом, якобы это название вылетело у нее из головы. Я сразу понял, что это только предлог. Предложил прислать ей книгу. Она промолчала.
Тогда я сказал, что сам ее занесу.
Она согласилась.
Так мы увиделись снова, и она сразу дала мне понять, что все в моих руках… В тот же вечер мы оказались в кровати. Огромной белой кровати, которую ей доставили утром. «Это добрый знак», – прошептала она, тихонько придвигаясь ко мне и поерзывая от нетерпения.
Разумеется, она врала. Наверное, она всем говорила одно и то же. Она знала как обращаться с мужчинами, умела им польстить, подыграть их самолюбию, когда хотела их заполучить и поскорее…
В ту первую ночь я к ней не притронулся. Я уже ревновал ее, ревновал безумно. Ревность была первым чувством, которое она во мне возбудила. Как только я ее увидел, еще на той памятной вечеринке, я фазу возненавидел всех, кто подходил к ней близко. Я тогда так быстро ушел, потому что боялся сорваться.
Лежа с ней рядом на огромной белой постели, я приставал к ней с вопросами. Если она не отвечала, я становился грозным и беспощадным. Она нетерпеливо прижималась ко мне, терлась об меня, пыталась взять за руку, искала губами мои губы, но я оставался непреклонным, чтобы дать ей понять, – я не такой как все, ей не удастся меня поиметь и выбросить. Мне нужно было столько всего рассказать, подарить, раскрыть. Для этого необходимо было время, вернее, даже не время, а целая вечность. Я хотел разделить с нею свои заветные мечты, путешествия, приключения, откопать старинные мифы и вдохнуть в них новую жизнь, вознести ее на вершину моего Олимпа, чтобы Боги восхищались ею, восхищались нами обоими.
Я жаждал ее, жаждал ее тела. Но я хотел, чтобы все зависело от меня, чтобы правила игры задавал я. Она уже слишком много для меня значила, и я не мог рисковать, не мог стать просто одним из ее многочисленных мужчин.
Я хотел быть ее последним любовником, мужчиной ее жизни.
В семнадцать лет я завела любовника. Бойфренда, друга, как обычно называют мужчину, которому выпала честь стать первым почетным дырокольщиком, первым всхрапнуть у вас на плече, скрестив руки на груди после «трудов праведных».
Он был высокий, красивый, сильный, похожий на атамана разбойников. Мне нравился аромат его туалетной воды. Он лучше всех танцевал рок-н-ролл и старательно изображал на лице ироническую улыбку, полагая что она смотрится стильно и даже шикарно. Ему неведомы были сомнение и печаль, а только любовь к пиву и прекрасному полу. Его нормандские предки, усатые и жадные до плотских утех, издревле славились как отменные любовники. Ритмичность его телодвижений наводила на мысль о том, что в его роду присутствовали еще и канадские дровосеки. Он не подходил слишком близко, не отходил слишком далеко, смотрел на меня как собственник, довольный своим приобретением, по ходу дела замечая коварный прыщик, непослушную прядь, неаккуратно подстриженный ноготь, но признавая, что в целом товар его вполне устраивает, вызывая тем самым зависть своих многочисленных поклонниц, что, впрочем, и составляло его главное достоинство в моих глазах. Я познакомила его с матерью, которой он пришелся по вкусу, и с бабушкой по материнской линии, которой не дано было понять, как это женщина может заниматься любовью совершенно добровольно.
– Что значит «для удовольствия»? – спрашивала она, изумленно закатывая глаза, вспоминая кошмарные ночи своей молодости, полные грубости и принуждения. – Удовольствие – это так грязно. И вообще, какое в этом может быть удовольствие. В первую брачную ночь муж взял меня силой, потом я всю жизнь притворялась, старалась не показывать ему как мне противно. Родив пятерых детей, я с облегчением узнала, что он завел себе в городе любовницу, и теперь забавляется с ней.
Бабушка вышла замуж по расчету, из чувства семейного долга. Благодаря ее замужеству огромный фамильный дом и прилегающие к нему земли не отошли к другому владельцу. Выкуп, заплаченный за невесту моим дедушкой, выходцем из крестьянской семьи, не получившим образования и разбогатевшим на сделках с текстилем, спасли бабушкину семью от разорения. Бабушка пыталась убедить свою мать, что не может выйти за дедушку, потому что любит другого. Ее кавалер меньше преуспел в делах, зато он был таким нежным, что при виде него сердце невольно подпрыгивало в ее девичьей груди. Мать строго возразила, что жизнь не пикник, что любовь – милая песенка, которую женщины мурлыкают за вышиванием или в ожидании сна, но в один прекрасный день надо оставить свои девичьи мечты и завести супруга. Супруг должен быть человеком серьезным, чтобы родственникам не пришлось за него краснеть, а посему мелкий агентишка, с которым бабушка танцевала по вечерам, на эту роль никак не подходит: денег у него кот наплакал, знай себе ходит по дорогам с чемоданом, набитым ремнями и пуговицами. Девушке из хорошей семьи приличествует выйти замуж, родить детей, содержать дом, слушаться супруга, как до сей поры она слушалась родителей, не задавая лишних вопросов. Все женщины испокон веков поступали именно так.